Георгий Семёнов - Путешествие души [Журнальный вариант]
Но Темляков, как человек неученый, замахал на него руками и не дал договорить, не желая даже слушать непонятные подробности научных исследований, с помощью которых якобы пытаются ученые синтезировать высотный озон для получения медузоподобного вещества, чтобы потом, уже в лабораторных условиях, колдовать над созданием искусственной души...
— Хватит об этом, — сказал Темляков тому ученому. — У меня и так душа ушла в пятки от твоих рассказов.
Темляков из тех как раз людей, которые никак не хотят понять простой истины, что душа никоим образом не может раздваиваться и уходить сразу в две пятки. Сказывается старая закваска.
Но как бы то ни было, именно это ощущение испытал он, когда увидел за пыльными, стеклами толстого лодочника, неизвестно как появившегося здесь. Кристина тоже испугалась, но ее испуг произошел оттого, что красивый мужик, который клеился к ней и с которым она готова была уже провести остаток вечера в своей однокомнатной квартире за бутылочкой «Курдамира», а там, глядишь, и приголубить до утра, вдруг попросил спрятать его. Она стушевалась, взгляд ее поплыл, она потеряла фокус зрения, а вместе с ним и Темлякова, о котором она успела подумать, что он опасный преступник.
— Где же я вас спрячу? — шепотом спросила она. — Здесь же магазин, а не лес.
— Эх! — воскликнул Темляков и, отпрянув от витрины, махнул рукой. — Заговорился я с вами, милочка моя! Тут, конечно, не лес, да и я ведь не волк...
— Ирина Михайловна! — звонко крикнула Кристина. — Ирина Михайловна!
Директор магазина, собравшаяся уже уходить, выбежала на крик.
— Что случилось? — криком спросила она. — Чего орешь?
Глаза, которые она успела подвести голубыми тенями, губы, которые темнели в сумерках малиновой помадой, подозрительно сощурились, поджались, исказив злобой игриво-насмешливое лицо.
— Второй, — сказала Кристина. — Выпусти. За ним вон пришли.
— Кто пришел? А-а, понятно, — метнув взгляд на фигуру лодочника и кивнув ему в знак согласия, строго сказала директор. — Сию минуту! — крикнула она и убежала в подсобку за ключами, громко бормоча какие-то ругательства. — Кристина! — раздался ее крик оттуда.
Кристина потупилась, сказала оцепеневшему Темлякову:
— Извините...
— Кристиночка, что происходит? Объясните.
— Это уж вам лучше знать, — откликнулась она. Голова ее проплыла за высокой витриной, и Кристина скрылась во тьме подсобки, откуда вдруг донеслась грязная, площадная ругань, особенно зловеще прозвучавшая в женском исполнении:
— Ты, б..., дождешься! Ты, б..., кого? Ты его знаешь? Сука!
Распаленная гневом хозяйка магазина вылетела, хлопнув крышкой прохода, выметнулась в сумеречный, синий зал.
— Давайте, гражданин, давайте освободите. Тут вам не лавочка для свиданий... Нашли место! Давайте, давайте. — И вдруг закричала, вперившись в Темлякова: — Нажрался! Иди отсюда! Кому говорят! — Она окончательно обнаглела и толкнула Темлякова в спину, выпроваживая его, с ворчанием отпирая дверь, за которой ждал лодочник, и еще раз больно толкнула кулаком.
— Нельзя ли поаккуратней? — еле выговорил Темляков, пытаясь тоже разозлиться, хотя у него все смешалось в голове и он ничего не мог понять: за что его так, за какие грехи? Он одно лишь хорошо знал — что пьян и что лучше уж не усугублять положения, подчиниться обстоятельствам, перетерпеть и отдать себя во власть судьбы.
А лодочник встретил его широкой, добродушной, дружеской улыбкой. Сначала он, правда, поздоровался с директором, которая, видимо, хорошо знала его.
— Иришка, — сказал он, пожимая протянутую руку сразу двумя руками и кланяясь, как мусульманин. — Ищу, ищу, а ты, оказывается, приютила его. Мужик-то он видный! — Лодочник зафыркал в смехе.
— Ах ты, — сказала «Иришка», — нужен он мне! Кристина уши развесила. Про семью и собственность... А, да ну тебя, — отмахнулась она. — Чего не заходишь? Говорят, женился?
— Ага, сегодня на козе, — сквозь фырканье ответил лодочник, не обращая внимания на Темлякова, как будто его тут и не было вовсе. — У тебя постной свининки нет? Нигде свинины не найду, а на рынке кусается.
— Нет, слушай, сало одно. Будет — оставлю. Сколько тебе?
— Побольше. Я тут прочитал: самое постное мясо — свинина. Жир — отдельно, а мясо постное. В говядине все смешано, а тут — диета.
— Что ты говоришь! — удивленно воскликнула Ириша. — А я все говядину, говядину. Думаю, от свинины толстеть только.
— Вот наоборот, оказывается! Свинина как раз и не дает жира. Постная свинина тем и хороша, что она все сало удаляет из себя, складывает под кожу или внутрь, а сама остается голенькая, как девочка невинная... Ох, Иришка, некогда мне трепаться с тобой. Пакетбот через двадцать минут отходит, а мне вот его, — кивнул лодочник на Темлякова, — приказано проводить на борт. Сама знаешь, работа. Может, завтра заскочу, потрепемся тогда... Толик-то работает, не подох еще?
— Работает. Слабый только стал...
— А на чем силу-то потерял? На тебе, что ль? — фыркнул лодочник.
— Да ну тебя! Сама устаю, как лошадь. Кручусь день и ночь. Иной раз подумаешь: на кой мне работа такая... Этот просит, тот приказывает. Всем дай, дай, дай... А откуда я всем возьму? У меня магазин, не база...
— Ладно уж прибедняться.
— Ты-то молчи! Не знаешь будто... Иди, иди, иди, — сказала она бранчливо. — А то опоздаешь. Завтра после обеда не заходи, меня не будет. Понял? Пойду Кристине мозги вправлять, — пообещала она и, зная свою власть над лодочником, которому свинина постная потребовалась, махнула на него рукой. — Иди, иди, не теряй времени...
И они с Темляковым пошли.
— Пошли-пошли, — заторопил лодочник оглушенного и отупевшего Темлякова. — Фу ты черт! Пятнадцать минут! Надо бегом.
— Да что такое? Объясните, — взмолился Темляков. — Я не могу понять! Какой пакетбот?
— Катерок такой ходит. Он отвезет куда надо. Мы его пакетботом зовем... Почтарем, понятно? Быстрей, быстрей, Митрич. Митрич, быстрей можешь? — подбадривал лодочник. — Ну ты погулял сегодня, погулял, — говорил он сквозь одышку. — Сливина на тебя обиделась, искала тебя, а ты смылся. Чего ты смылся-то?
— Я смылся? — спросил Темляков, еле поспевая за лодочником.
— А кто же, я, что ль?
— Меня же потащили эти... официанты. Грубо, бесцеремонно!
— Остудить надо было... Остудить! Зачем ты к Пузыреву полез? В диссиденты захотелось? Не похоже на тебя, Митрич! Все поняли, конечно. Пьяный! Приказано было остудить, а ты смылся. Нехорошо! А главное, Сливина тебя обыскалась. Ах, перевивала баба! Где, говорит, Темляков? Хочу, говорит, видеть Темлякова немедленно! Обыскалась. Меня вызвали, я, конечно, понять не могу... А потом сообразил: ну, значит, думаю, пошел промышлять. Этот чудила в будке, из Вохры, подсказал, а то бы и не нашел тебя. Думаю: так, значит, ближайший магазин этот, значит, он там... А что, не взял ничего? — говорил и спрашивал запыхавшийся лодочник, ведя Темлякова по каким-то темным переулкам вниз к реке, не давая ему передышки, хотя и сам тоже еле дышал от быстрого шага. — Ты бы намекнул. Я бы помог, Митрич, она мне дала бы. У нее всегда есть.
— Я не за этим, — отвечал ему Темляков. — Я непьющий.
— Хе-хе, непьющий! Ну хорошо, ладно, замнем для ясности. А Кристина баба красивая... Не дура! Все знает... Любит это дело! Я как-то уходил от нее на рассвете... Не поверишь, Митрич! Так меня укачало; хоть стой, хоть падай. Сил никаких, а идти надо... Сплю, а надо идти. — Лодочник дробно зафыркал, закашлялся, вспомнив, наверно, себя и тот рассвет. — Она мне: не уходи, Побудь со мной, как в песне... А я уже ничего не могу... Не поверишь, Митрич! Я моложе ее, а вот не могу, и все. Оделся кое-как впотьмах, вышел на улицу. Меня шатает от усталости... Что-то, думало, идти мне как-то неудобно, что-то мешает между ног. Пощупал себя руками. Мать моя женщина! Хорошо — пусто на улице! У меня трусы сатиновые, новые, а брюки шерстяные... Что-то, думаю, скользко рукам... Глянул, а я от усталости, оказывается, сначала брюки напялил, а поверх брюк трусы... Вот как Кристина укачала! Порвал трусы, бросил их, пошел без трусов домой. Трусы новые, еле порвал. Ах, Митрич! Хлопот мне с тобой! — воскликнул он с дружеской злостью в голосе. — Пошли-пошли, тут недалеко уже, не расслабляйся!
Переулок, по которому они чуть ли не бегом спускались вниз, круто сворачивал влево. Темлякову почудилось, что до него донесся запах цветущего душистого табака, хотя еще не время было цвести ему.
_ Что-то я ничего не пойму! — воскликнул он одышливо и загнанно. — Зачем такая спешка? Ночь, а мне куда-то ехать?
— Чудак ты, Митрич! Ну чудак! — отозвался лодочник. — Я тебе, как брат, скажу... Нельзя тебе тут... А вот и пришли... не опоздали, — сказал он, когда за последним домом переулка затуманился широкий простор реки, показавшийся из-за черных силуэтов старых ив. — Еще пять минут в запасе... даже семь. А вон и пакетбот стоит.
Темный корпус судна без всякого освещения стоял возле такого же темного дебаркадера. Высокая труба дымила угольной кислятиной, ударившей в нос Темлякову, который, захлебываясь от быстрого бега, чувствовал себя очень плохо. Дым, клубами вылетавший из трубы, казался черным на фоне светло-туманной реки.
![Лев Константинов - Схватка [Журнальный вариант]](/uploads/posts/books/270148/270148.jpg)
![Лев Константинов - Схватка [Журнальный вариант]](/uploads/posts/books/270165/270165.jpg)
